Немного неба в глазах

немного неба в глазах...//

Вокруг нас тысяча камертонов. Камертонов, которые настраивают не инструменты, а людей. Как настроишься, так и проведешь… жизнь? Камертоны могут быть разными: газеты с политическими новостями, псарни ток-шоу, афиши улыбчивых дурашливых счастливых звезд. Но самый прекрасный, самый чистый камертон мало кого интересует. Хотя он всегда с нами. Точнее, над нами. Удобнее не придумаешь. Чтобы подстроиться под него – надо посмотреть вверх… на небо.
Такие мысли плывут, как торжественные облака, в моем сознании, когда я лежу на городском черновицком пляже. Время от времени наведываюсь. В этом месте почти нет случайных людей. Одни и те же… Вот – гуру пляжа, таинственный, как масон тридцать третьей степени, — дядя Коля, на самом деле добрый и хороший человек, всегда в хорошем настроении. Он легкий. На шутку. И просто легкий, – с выгоревшей красно-коричневой кожей и походкой Ахиллеса, дядя Коля в погоне за мячом перемахивает ограду пляжа так элегантно, как будто не украинский пенсионер, а карпатский олень. Надо сказать, государство сильно позаботилась о дядиколином рационе, чтобы он дольше сохранял эту волшебную вечную легкость, эту гибкость, и этот аппетитный вкус к мячу, к разговору, к цвету воды и неба, к дымку пикников, и еще многим прекрасным деталям, которые нельзя пропускать.
Пока все расстилают свои буржуазные гигантские полотенца с Микки-Маусом гуру Коля занимает любимую позицию на аскетических двух пнях, между которыми хранит картонку, что служит топчаном. С пня, как с трона, озирает он владения, которые, в общем, ему принадлежат. Не по праву собственности, а по праву любви. Кажется, он не пропустил ни одного солнечного и не очень дня. Он впитал в себя всё, как солнечная губка. Его сердце, легкие, кишечник должны давно состоять из солнца. Мужская харизма дяди Коли так велика, что он никогда не остается без женского общества. Женщины любят с ним поговорить, чтобы коснуться тридцать третьей ступней посвящения в тайны солнца, воды и воздуха. И это лишь один из посетителей.
Есть еще какой-то не очень дружелюбный философ в шляпе, с четками в руках, он меланхолически посматривает на камни и женщин. Я не знаю, что он там сравнивает. Камень-четка, попка-четка, солнце-четка, жизнь проскальзывает между пальцев. Он редко снимает рубаху, с солнцем он почему-то не дружит. Мне кажется, ему нравится вода – она протекает, люди – они проходят, взгляд – он соскальзывает. Философ скучноват, как будто обо всем догадался. Мне всегда любопытно, когда он откроет рот от удивления. Но нет...
Еще один постоянный гость будто сошел с древнегреческих рисунков. Его креслеце всегда стоит в тени под одним и тем же деревом, но сам он всегда стоит на самом крутом солнцепеке, подняв к солнцу руку с рельефными мышцами. Он ведет философические беседы с другими постояльцами пляжа, учит детвору стоять на руках, жонглирует мячом, и иногда играет в волейбол. Но никогда не в команде, а так – один на один. Он похож на солиста, который не может петь в хоре. Влюбленный в точность своих движений, он, очевидно, с трудом переносит случайности и неточности, которых много в командной игре. Он слишком самовлюблен, чтоб участвовать в общей потехе. В беседах он ищет благоразумия. Он мечает о совершенстве. Хотя давно достиг того, чего не достичь никому. Судьба пошутила над ним – среди всех его спортивных талантов, настоящей гениальности он достиг лишь в одном: он чудовищно далеко бросает прутскую гальку. Она летит на фантастические невиданные расстояния, достойные книги Гиннеса. Но к чему это совершенство? Мне кажется, жизнь его любит, но посмеивается над идеей фикс.
Постоянных посетителей здесь надцать. Из них два-три десятка волейболистов. Пляжный волейбол по напряжению не уступает голливудским блокбастерам. Но о нем нельзя вот так коротко, про него надо отдельно...
Постоянные посетительницы ( таких довольно много), как правило красивы. Красивые любят пляж. Они чувствуют, что несут людям радость. И это ощущение вполне справедливо. Пляжные девушки, как в книге царя Соломона, с ногами, стройными, как дорические колонны, где все сходится и оставляет промежутки в самых правильных и точных местах, в самых правильных и точных мечтах, с губами, в которых молоко и мед, с телами, в которых тоже молоко и мед, ну и т. д. Часть из них — солнецпоклонницы, они стоят на солнце на прутских валунах, как прекрасные скульптуры на каменных глыбах-постаментах, которые по-рабски принес Прут к их ногам. Девушки живут на мелях, где скучно купаться в воде, но они купаются в солнце и воздухе. Время от времени скульптуры оживают, и начинают втирать в божественные ягодицы, руки и живот крем для загара или какое-то масло, и каждый раз взгляд невольно прикипает, до неудобного прикипает. Но, когда я, с присущим мне любопытством оглядываюсь, то вижу, что, кроме меня, у этого кино десятки взволнованных зрителей. Они не прячутся, они не скрывают своего восторга, как зрители какого-то «Ла Скала». И именно это кайфово. А казалось бы, такой непритязательный сюжет. Юноши начинают светиться как раздуваемые угли, а у тех, кто постарше взгляд становится немного мечтательным и отчужденным, как будто они видят сладкий приятный сон, который вот-вот рассеется. Но бояться не надо. Он не рассеется. Красавицы все приходят и приходят, и смотрят, как в зеркальца, в расширенные зрачки ценителей. Или, точнее, просто чувствуют, что они отражаются в этих зрачках. И это придает вкуса, и солнцу, и воздуху. И эта пляжное представление с волейболистами, натурфилософами, и девушками повторяется изо дня в день, из месяц в месяц.

И вот ты поднимаешь глаза, и в них попадает немного неба… камертон
Оно такое же, как над городом, но тут… на него обязательно посмотришь. То растянувшись на покрывале, то среди реки, когда лежишь и покачиваешься на волнах оно невольно бросается в глаза. И тут-то я понял про камертоны все то, о чем написал в начале.
Достаточно попробовать почитать небесные буквы, чуть разобраться в них, как немного неба невольно появляется в глазах. А иметь немного неба в глазах, это… Прямо не знаю, зачем это нужно. Чтоб смотреть мимо афиш, строчек, и псарен. Наверное. Кроме того, я сделал открытие в искусствоведении. Облака, проплывающие над головой достаточно разнообразны. Непохожи. Их создатель, судя по всему, очень привередлив. Но разница форм еще объясняется географией. Некоторые из них прилетают из огромных российских равнин, причудливо изогнутые из Карпат, а некоторые аж из Атлантики. И вот, те, что с океана, так похожи на некоторые картины-фантазии Дали, что всё становится ясным. Когда мы восхищаемся его полотнами, будьте уверены, этот человек изображал небо в самом прямом смысле. Преображал облака с океана. Он жил на побережье. В его глазах небо было постоянно. Так что Дали даже с неба получил коммерческую выгоду. Проклятый толстосум. Дядя Коля! Дядя Коля, а можно вас спросить...

фото мои
для увеличения можно кликнуть