Флер смерти
Когда я был подростком, меня так интересовала смерть, что иногда я не выдерживал и заводил разговоры на эту тему. И, кстати, это оказались одними из самых интересных и содержательных разговоров. Как-то особо чувствовался человек рядом с тобой, его непридуманное. Его жизнь чувствовалась, как это не парадоксально. Мне до сих пор легко вспомнить то чувство, когда мой товарищ, одноклассник, говоря о смерти, непроизвольно закрыл глаза от ужаса, и я почувствовал так близко его волнение, что мне захотелось его немедленно успокоить. Иногда, мне казалось, а может, так это и было, сама атмосфера разговора не сближала, а странно отдаляла, все становилось отчужденным, и чувствовалось, что тоже происходит и с собеседником. Мы будто оба начинали смотреть на это со стороны. И сам свет, воздух, вещи несли какой-то другой, уже необычный смысл.
Разговаривал же я из ужасно наивного соображения, выбирая тех, кто поспокойней и душевно поздоровей. И тех, кто постарше, конечно. Как это ни смешно сейчас вспомнить, но мне казалось, раз человек так фундаментально спокоен, с таким серьезным лицом, или даже просто так вкусно пьет пиво, так расслаблено сидит на солнце во вьетнамках, то может он что-то про себя решил на эти сложные темы. По ходу разговоров я начал смекать, что те, кто вкусно пьет пиво, вообще ничего не решали в этом смысле. И не так много людей об этом думают. Тем более часто. Поэтому мое желание позаимствовать частичку спокойствия и здоровья у других, украсть метафизические ответы с треском провалилась.
Особенно старики меня интересовали, хотя с ними как-то не решался разговаривать. Помню, старуха-соседка на крыльце долго и умильно смотрела на меня. Я видел, что она смотрит и чему-то радуется, подозвала к себе и дала яблок. Счастливая какая-то. А на следующий день умерла. И иногда я вспоминал ее улыбку и укорял себя: ее надо было спросить. Позднее, когда я поднаторел в интерпретациях увиденного, услышанного, то думал, что может быть она так и продолжала бы улыбаться, слушая мои вопросы. И этот ответ был бы не из худших.
Много выслушал я странных и разнообразных суждений, сомнительных самоутешений, которые правда, не убедили, не утешили. А потом решил, что эти разговоры с моей стороны напоминают изысканный садизм. Вот у старушки накануне смерти о вечном бы начал расспрашивать, думал я, хорошо бы ей было?
И как бы после того, как решил не говорить о смерти, а молчать о ней, появилась у меня новая игра. Я пытался определить, кто молчит о ней, так же как я. И со временем представьте, не знаю как, почти на нюх, таких людей начал определять. Среди знакомых, малознакомых, впервые увиденных. Говорил им какие-то наводящие слова и понимал по реакции – угадал.
То есть люди как-то поделились, на тех, кто более менее о конечности бытия помнил, и тех, кто более менее вспомнить не мог.
И от тех, кто более менее помнил всегда, от них какое-то странное чувство шло, если прислушиваться, вчувствоваться. Это чувство я очень выспренно и не совсем точно назвал «флер смерти». В принципе он у каждого как-то присутствует, просто в большей или меньшей степени.
Так вот о флере. Забавная история. Некая старая дама (к тому времени я перестал чураться пожилых людей). Так вот я с ней разговорился о ее судьбе и был потрясен ее вовлеченностью в жизнь, ее энтузиазмом, ее интересом к каким-то деталям жизни. В общем, когда попрощался с ней, то с облегчением вздохнул – столько жизни зараз трудно было вынести. Никакого «флера», тотальное жизнеутверждение. Вот чувствую, уникальная женщина. Какой азарт, бери пример, печальный юноша, декаданс тут не ночевал.
Я начал расспрашивать об этой даме, в которой не было ни грамма смерти, своих знакомых. Оказалось, что она страдает паранойей.
После
Через много лет, когда я уже забыл о своих «изысканиях», все это получило неожиданное продолжение. Я довольно часто гулял с маленьким сыном в парке. И там собиралась приятная компания молодых родителей. Мы перезнакомились. И была среди них еще совсем девочка, Дина, ей было семнадцать-восемнадцать. Она работала няней. И приходила с чьими-то детьми. К слову, очень красивая. Причем я не вкладываю, в данном случае, в это определение что-то эротическое. Может, номинально она была просто симпатичной. Просто как-то одухотворена. Это так приятно преображает человека. Меня она почти не знала, я ее тоже. И вот как-то присела рядом на скамейку, и мы начали болтать. И вдруг она заговорила о смерти. То есть, я понял, что она целенаправленно присела. Такое вот странное аллаверды. Удивительно, мы до этого ни разу не говорили, просто здоровались. Я не помню начала разговора. Так в общих чертах. Тогда уже модной была восточная литература. И она, видимо, ее читала и начала говорить, что « вот пишут, как плохо перерождаться вновь и вновь, и жизнь полна страданий, и надо выйти из круга бытия. А мне хотелось бы именно вечно перерождаться, вечно чувствовать, вечно смотреть, и помнить каждый миг. жизнь так прекрасна. Все в ней прекрасно. И какие-то неудобства просто смешны. Почему они так пишут? Что там ждет, как думаете?» Столько жизни и страсти было в ее голосе. И я подумал, что мне когда-то так хотелось спрашивать об этом. А теперь, глядя на нее, намного сильнее хочется дать ответ. Какой-то хороший, правильный ответ, который даст ей крылья.
Я молчал. И собирал крохи не присущей мне мудрости. Вслушиваясь, что там сердце подскажет. Сердце, само собой, стало рыбой и молчало. Наконец я сказал что-то довольно тривиальное: «Дина, наше отношение ко всему меняется. Жизнь дает ответы умнее, чем книги. И они такие неожиданные, мы и представить себе не можем. Но жизнь дает ответы» Что-то вроде этого я сказал ей.
Теперь иногда я машу небу рукой, подмигиваю и говорю: дай ответ. И думаю, соврал я ей или нет?
Разговаривал же я из ужасно наивного соображения, выбирая тех, кто поспокойней и душевно поздоровей. И тех, кто постарше, конечно. Как это ни смешно сейчас вспомнить, но мне казалось, раз человек так фундаментально спокоен, с таким серьезным лицом, или даже просто так вкусно пьет пиво, так расслаблено сидит на солнце во вьетнамках, то может он что-то про себя решил на эти сложные темы. По ходу разговоров я начал смекать, что те, кто вкусно пьет пиво, вообще ничего не решали в этом смысле. И не так много людей об этом думают. Тем более часто. Поэтому мое желание позаимствовать частичку спокойствия и здоровья у других, украсть метафизические ответы с треском провалилась.
Особенно старики меня интересовали, хотя с ними как-то не решался разговаривать. Помню, старуха-соседка на крыльце долго и умильно смотрела на меня. Я видел, что она смотрит и чему-то радуется, подозвала к себе и дала яблок. Счастливая какая-то. А на следующий день умерла. И иногда я вспоминал ее улыбку и укорял себя: ее надо было спросить. Позднее, когда я поднаторел в интерпретациях увиденного, услышанного, то думал, что может быть она так и продолжала бы улыбаться, слушая мои вопросы. И этот ответ был бы не из худших.
Много выслушал я странных и разнообразных суждений, сомнительных самоутешений, которые правда, не убедили, не утешили. А потом решил, что эти разговоры с моей стороны напоминают изысканный садизм. Вот у старушки накануне смерти о вечном бы начал расспрашивать, думал я, хорошо бы ей было?
И как бы после того, как решил не говорить о смерти, а молчать о ней, появилась у меня новая игра. Я пытался определить, кто молчит о ней, так же как я. И со временем представьте, не знаю как, почти на нюх, таких людей начал определять. Среди знакомых, малознакомых, впервые увиденных. Говорил им какие-то наводящие слова и понимал по реакции – угадал.
То есть люди как-то поделились, на тех, кто более менее о конечности бытия помнил, и тех, кто более менее вспомнить не мог.
И от тех, кто более менее помнил всегда, от них какое-то странное чувство шло, если прислушиваться, вчувствоваться. Это чувство я очень выспренно и не совсем точно назвал «флер смерти». В принципе он у каждого как-то присутствует, просто в большей или меньшей степени.
Так вот о флере. Забавная история. Некая старая дама (к тому времени я перестал чураться пожилых людей). Так вот я с ней разговорился о ее судьбе и был потрясен ее вовлеченностью в жизнь, ее энтузиазмом, ее интересом к каким-то деталям жизни. В общем, когда попрощался с ней, то с облегчением вздохнул – столько жизни зараз трудно было вынести. Никакого «флера», тотальное жизнеутверждение. Вот чувствую, уникальная женщина. Какой азарт, бери пример, печальный юноша, декаданс тут не ночевал.
Я начал расспрашивать об этой даме, в которой не было ни грамма смерти, своих знакомых. Оказалось, что она страдает паранойей.
После
Через много лет, когда я уже забыл о своих «изысканиях», все это получило неожиданное продолжение. Я довольно часто гулял с маленьким сыном в парке. И там собиралась приятная компания молодых родителей. Мы перезнакомились. И была среди них еще совсем девочка, Дина, ей было семнадцать-восемнадцать. Она работала няней. И приходила с чьими-то детьми. К слову, очень красивая. Причем я не вкладываю, в данном случае, в это определение что-то эротическое. Может, номинально она была просто симпатичной. Просто как-то одухотворена. Это так приятно преображает человека. Меня она почти не знала, я ее тоже. И вот как-то присела рядом на скамейку, и мы начали болтать. И вдруг она заговорила о смерти. То есть, я понял, что она целенаправленно присела. Такое вот странное аллаверды. Удивительно, мы до этого ни разу не говорили, просто здоровались. Я не помню начала разговора. Так в общих чертах. Тогда уже модной была восточная литература. И она, видимо, ее читала и начала говорить, что « вот пишут, как плохо перерождаться вновь и вновь, и жизнь полна страданий, и надо выйти из круга бытия. А мне хотелось бы именно вечно перерождаться, вечно чувствовать, вечно смотреть, и помнить каждый миг. жизнь так прекрасна. Все в ней прекрасно. И какие-то неудобства просто смешны. Почему они так пишут? Что там ждет, как думаете?» Столько жизни и страсти было в ее голосе. И я подумал, что мне когда-то так хотелось спрашивать об этом. А теперь, глядя на нее, намного сильнее хочется дать ответ. Какой-то хороший, правильный ответ, который даст ей крылья.
Я молчал. И собирал крохи не присущей мне мудрости. Вслушиваясь, что там сердце подскажет. Сердце, само собой, стало рыбой и молчало. Наконец я сказал что-то довольно тривиальное: «Дина, наше отношение ко всему меняется. Жизнь дает ответы умнее, чем книги. И они такие неожиданные, мы и представить себе не можем. Но жизнь дает ответы» Что-то вроде этого я сказал ей.
Теперь иногда я машу небу рукой, подмигиваю и говорю: дай ответ. И думаю, соврал я ей или нет?
0 коментарів