Мой глоток

Удивление, оно, как глоток. Одинаковое движение горлом. И хочется, как воды. Как-то мне попался отрывок воспоминаний Константина Паустовского, о том, как он приехал в Тбилиси, его знакомили с какими-то людьми, они выпивали, веселились весь вечер. А потом его отвели в пустую комнату, чтоб он смог отдохнуть, поспать. Константин проснулся среди ночи и ему показалось, что он из сна попал в сон. Вокруг него были какие-то странные животные с удивленными глазами. Это были картины Нико Пиросманишвили. Те, кто жил в этом доме, собирали странные работы художника-бродяги по всему Тбилиси. Собирали, потому что решили, что эти картины гениальны. И, в общем, в этом они смогли убедить всех. Убедить в этом мир. И у Пиросманишвили (Пиросмани) удивительная посмертная судьба. Например, про него написали песню «Миллион алых роз». Я прочитал и подумал, если гения можно было отыскать в Тбилиси, почему бы его не отыскать на Буковине.

Мне очень понравилась эта мысль, хотя я не был так настойчив, как братья Зданевичи (это они собирали картины Пиросмани). Но просто увидеть гениальное первым – отличная задача. Я очаровывался, разочаровывался. Эти странные поиски подарили мне немало хороших минут.

Вовремя увидеть этот блеск. Восхититься. Показать пальцем и воскликнуть “Да вот же он, гений!” Возможно, найти Пиросмани – не блажь, а почти основной инстинкт. Но мне везло и не везло одновременно. Я находил Пиросмани, но он был не слишком вещественен, что ли. Такое в музей не сдашь. Это были не только гениальные работы, это были гениальные мгновения и т.д.
1

В гуцульском селе я увидело как-то скульптора, резчика, довольно известного на Буковине. И осмотрев его работы решил, что это конечно мой «пиросмани». Старик положил на изогнутый корень камень. Сказал: “Вот так хорошо”. И сразу стало ясно – и камень тот, и наклонился корень ровно настолько, чтобы принять этот камень. Для этого наклонился. И эта согбенность человека несущего ношу жизни меня поразила. Но возьми отдельно камень, возьми корень. И чудо исчезнет, как и не бывало. Но вот была же радость точного выстрела.
2.

Другой старый человек (наш земляк) вспоминает Сергея Параджанова – коньяк с ним пил, коллекции собирал, даже сценарии читал: “Сергей Иосифович научил меня что нельзя любить, то что не любится. У меня вся жизнь от этого перевернулась. Я знаю почему он был щедр. Потому что у него была ненависть к скучным, банальным сценам. Он же режиссер. Разве можно дарить просто букет? Что такое просто букет? Было тысячи сцен с букетом. Это должен быть необыкновенный букет. Это у него не от щедрости… Это инстинкт: нельзя чтоб так как было, нельзя чтоб банально”. И потом, как фокус старик достает из закутка  свой  портрет Параджанова, просто слегка подрисованный взрыв краски. Просто выплеск
“Он перевернул меня. Ты думаешь, я рисовал? Нет, это не я. Не мог я такого нарисовать”. Он просто выплескивал краски на бумагу, пока не понял, что вот… Параджанов должен был быть выплеском. Меня поразил Параджанов добытый таким способом: страшный, сильный, прекрасный
3.

Не слишком известный «за» музей Гуцульщины в Коломые. Там есть немало вещей, которые могут претендовать на то, чтоб ими восхититься. Восхититься не на шутку. Может не нравилось, но забавляло, как свободно гуцулы рисуют библейские картинки, Христос у них всегда оптимистичен, всегда извинюсь за каламбур расхристан, и даже на кресте выглядит жизнеутверждающе. Как-то рассказывал знакомой женщине об этом, она почти в шутку вспомнила строфу из Вознесенского:

Это кто там вверху, голенастенький —

руки в стороны — и парит?

— Знать, инструктор лечебной гимнастики.

Мир не может за ним повторить.

Вдруг она изменилась в лице и сказала: «Господи, как страшно, что Вознесенский когда-нибудь умрет» и вдруг прочла довольно большое его стихотворение с большим чувством, это было днем, а вечером я услышал сообщение, что Вознесенский умер. Умер на несколько часов раньше, чем эта женщина прочла стихи. И я подумал, какая странная отходная. И в общем это тоже гениальный миг, неоспоримый миг. Потому что поэт писал для таких, как она. Она ему прочла, что-то ее заставило. Как в колокол ударила.

Это не картина, не стих, а просто момент жизни, но он так же насыщен чувством, как самая гениальная работа.
4.

И вот, напоследок, еще о поисках. О том, как я нашел буковинского Пиросмани. Одного из многих.

Дорога к Днестру. Длинная. Жарко. На полдороги колодец. В поле. И там почти каждый день сидел старик. И каждому, кто проходил мимо, предлагал воды, бесплатно. Вряд ли кто имел с собой деньги, шли-то на реку, где не было ничего, кроме самой реки. Старик сам придумал, что его место здесь. Сидел, наверное, дома, сидел. Чувствовал – не то. И надумал. Его лицо въелось в память: из морщин, из блеклости глаз. И я помню свое удивление, что вот человек на склоне жизни придумал себе такую странную забаву, такую удивительную работу. Подавать людям воду. И когда он подавал воду, он был страшно доволен, я таких удовлетворенных людей редко когда видел. Помню этот огромный жидкий алмаз воды, который плавно перетекает из стакана в желудок. И взгляд старика. Не поверите, почти торжествующий. Радостный, во всяком случае.  

В общем, я не нашел картин, не убедил мир в чьей-то талантливости. Но я нашел свой глоток. Даже глоток воды может быть гениальным. Глоток воды от буковинского Пиросмани.

Репродукция картины Пиросмани