Путешествие за забытым
Пахнет здесь мочой и смертью. В месяц раз, а то и в неделю выставляют гроб на видном месте, в вестибюле. Кормят мягким и скучным. Лица вокруг серые и чужие. Как я тут оказался? Бог знает, а я нет.
Был, конечно, еще сад. Гуляй, лежи, сигареты стреляй. Стрельнул, вроде, зажил, будто это хозяйство твое, одно за ухом, другое в кармане, и ты этот дым потом медленно так в себя сцедишь, чтоб до косточек добрался. А пока стоишь так на перекрестке, ждешь: когда, у кого? Всматриваешься в людей, интересно. Разные. А потом снова туда, где мочой и смертью. И шушукаются.
Думал: что я здесь забыл? А где я что-то мог забыть? Но вот только не здесь. И больше всего завидовал машинам. Людям, сидящим в машинах. Едут куда-то, надо им что-то. По делам. И будут им мелькать другие машины, вывески, и устанут, а потом отдыхать будут, а потом волноваться про что-то. Мечтать. Они. Стоишь так на перекрестке, стреляешь сигареты: и завидно.
И возвращаешься туда, где, ну вы знаете. А там все шушукаются. Кто про секс (любят помечтать), кто про Ваню очередного помершего, кто про злодеев, что советскую власть свели, а кто — про наоборот. А кто-то сразу за две стороны болеет. Шестой палате завидуют, ей наволочки розовые выдали. Думаете, интересно? Скучно. И так на следующий день. И на следующий день.
А я все на перекрестке толкусь. И машины, машины эти сердце мне рвут. Надо же, надо им куда-то. Взволнованные такие, озабоченные. А я цигарку стрельну, сяду где-то у куста, и там, конечно, целая жизнь: жучки, паучки лазают, птицы прилетают по часам, закат освещает. А ты все сидишь, ту, что в кармане скурил, а ту что за ухом — ждешь. Пошел бы телевизор посмотрел, да там эти: кто про секс, кто про советскую власть, кто про наоборот, а кто сразу за обе стороны.
И все думаю, что здесь забыл, где я что-то мог забыть? Дома! Дома, что-то мог я забыть. И стою я как-то утром, смотрю на машины и думаю: так это ж мысль!!! Разволновался так, думал даже поговорить с кем-то, кто из этих, что у телевизора, посоветоваться. Потом опомнился, с дураками советоваться, с ума ль сошел? Невовремя… Пошел к директору. Зашел в кабинет. Говорю: «Дома забыл я ценные вещи. Забыл. Позволите забрать?»
Он — человек душевный, понимающий. Говорит: да что ж, это за сто километров, это надо про машину договариваться. Вот, вот, — отвечаю, — про машину обязательно договоритесь, я знаете, болел тогда, когда вы меня забирали, так и не подумал, а тут пригодится.
Прошло дня два, он меня встречает, говорит: договорился про машину. И садимся мы на следующее утро, выезжаем на дорогу. И я между всеми. И тоже по делам. Мимо вывесок, машин, людей едем, а впереди целых сто километров. Прямо счастье какое-то. И сигареты: те, что в кармане, и за ухом, дурацкая привычка, с работы осталась. И то дождь, то солнце. Выходили по нужде два раза, ветер рубаху надул. В поле у тополей стоим, я подошел, голову закинул, и под тополь наструил, и обнял его такого деревянного. И слушаю, как ветер в подмышки пробирается.
А потом сто километров кончилось. Подьехали, смотрю стоит мой саман-дворец, так я его называл. Стенка подмокла, подвалилась. Зашел в дом, думаю: а без окон-то даже лучше, свистит, сквозит, сияет. Посмотрел вокруг. Думаю, что ж я мог тут забыть? Гляжу: шляпа лежит. Вот и не зря купил. И тут пригодилась, и пиджак старый в углу валяется. Взял их. Выхожу. Смотрю на директора. Глаз, думаю, не надо отводить. Я в своем праве. Он посмотрел. Говорит, вещи-то где? Отвечаю: вот… И шляпу ему протягиваю.
Сели опять в машину, тепло после ветра. Едем. Смотрю на шляпу, думаю, вспоминать ли что? Лица, взгляды перебирать, города, слова, небо. То вспоминать, да это вспоминать. Трудно. Вроде одел ее и все это при тебе. Но не отдельно, а как-то вместе всё. Вот осталась шляпа. С шляпой остался, — подумал и смешно стало. И в пиджачок закуталася.
Приехали, значит. И как мечтал: усталость ко мне пришла. Ноги размял. Подошел к кусту. Там где жучки, паучки, закат. И ту, что за ухом достал. Закурил, чтоб до косточек. В пиджак закутался, шляпу натянул. Да и помер. Ну, а чего еще?
Был, конечно, еще сад. Гуляй, лежи, сигареты стреляй. Стрельнул, вроде, зажил, будто это хозяйство твое, одно за ухом, другое в кармане, и ты этот дым потом медленно так в себя сцедишь, чтоб до косточек добрался. А пока стоишь так на перекрестке, ждешь: когда, у кого? Всматриваешься в людей, интересно. Разные. А потом снова туда, где мочой и смертью. И шушукаются.
Думал: что я здесь забыл? А где я что-то мог забыть? Но вот только не здесь. И больше всего завидовал машинам. Людям, сидящим в машинах. Едут куда-то, надо им что-то. По делам. И будут им мелькать другие машины, вывески, и устанут, а потом отдыхать будут, а потом волноваться про что-то. Мечтать. Они. Стоишь так на перекрестке, стреляешь сигареты: и завидно.
И возвращаешься туда, где, ну вы знаете. А там все шушукаются. Кто про секс (любят помечтать), кто про Ваню очередного помершего, кто про злодеев, что советскую власть свели, а кто — про наоборот. А кто-то сразу за две стороны болеет. Шестой палате завидуют, ей наволочки розовые выдали. Думаете, интересно? Скучно. И так на следующий день. И на следующий день.
А я все на перекрестке толкусь. И машины, машины эти сердце мне рвут. Надо же, надо им куда-то. Взволнованные такие, озабоченные. А я цигарку стрельну, сяду где-то у куста, и там, конечно, целая жизнь: жучки, паучки лазают, птицы прилетают по часам, закат освещает. А ты все сидишь, ту, что в кармане скурил, а ту что за ухом — ждешь. Пошел бы телевизор посмотрел, да там эти: кто про секс, кто про советскую власть, кто про наоборот, а кто сразу за обе стороны.
И все думаю, что здесь забыл, где я что-то мог забыть? Дома! Дома, что-то мог я забыть. И стою я как-то утром, смотрю на машины и думаю: так это ж мысль!!! Разволновался так, думал даже поговорить с кем-то, кто из этих, что у телевизора, посоветоваться. Потом опомнился, с дураками советоваться, с ума ль сошел? Невовремя… Пошел к директору. Зашел в кабинет. Говорю: «Дома забыл я ценные вещи. Забыл. Позволите забрать?»
Он — человек душевный, понимающий. Говорит: да что ж, это за сто километров, это надо про машину договариваться. Вот, вот, — отвечаю, — про машину обязательно договоритесь, я знаете, болел тогда, когда вы меня забирали, так и не подумал, а тут пригодится.
Прошло дня два, он меня встречает, говорит: договорился про машину. И садимся мы на следующее утро, выезжаем на дорогу. И я между всеми. И тоже по делам. Мимо вывесок, машин, людей едем, а впереди целых сто километров. Прямо счастье какое-то. И сигареты: те, что в кармане, и за ухом, дурацкая привычка, с работы осталась. И то дождь, то солнце. Выходили по нужде два раза, ветер рубаху надул. В поле у тополей стоим, я подошел, голову закинул, и под тополь наструил, и обнял его такого деревянного. И слушаю, как ветер в подмышки пробирается.
А потом сто километров кончилось. Подьехали, смотрю стоит мой саман-дворец, так я его называл. Стенка подмокла, подвалилась. Зашел в дом, думаю: а без окон-то даже лучше, свистит, сквозит, сияет. Посмотрел вокруг. Думаю, что ж я мог тут забыть? Гляжу: шляпа лежит. Вот и не зря купил. И тут пригодилась, и пиджак старый в углу валяется. Взял их. Выхожу. Смотрю на директора. Глаз, думаю, не надо отводить. Я в своем праве. Он посмотрел. Говорит, вещи-то где? Отвечаю: вот… И шляпу ему протягиваю.
Сели опять в машину, тепло после ветра. Едем. Смотрю на шляпу, думаю, вспоминать ли что? Лица, взгляды перебирать, города, слова, небо. То вспоминать, да это вспоминать. Трудно. Вроде одел ее и все это при тебе. Но не отдельно, а как-то вместе всё. Вот осталась шляпа. С шляпой остался, — подумал и смешно стало. И в пиджачок закуталася.
Приехали, значит. И как мечтал: усталость ко мне пришла. Ноги размял. Подошел к кусту. Там где жучки, паучки, закат. И ту, что за ухом достал. Закурил, чтоб до косточек. В пиджак закутался, шляпу натянул. Да и помер. Ну, а чего еще?
0 коментарів