Прятки

Конец сороковых, начало пятидесятых в Черновцах, последние годы сталинского правления… С одной стороны, время самое невероятное. С другой стороны, так мало писали о нем. Так однобоко. Мне хотелось написать что-то именно об этом времени. Но нужен был материал. Однажды мне почти повезло. Я нашел информацию об одном человеке, который написал книгу об этом времени в Черновцах. Он был беспризорным. Сыном полка, как тогда говорили. И пятнадцатилетним парнем его оставили в Черновцах. Позже он стал писателем, и сумел уехать из СССР в Тунис. Очень рано. Еще в пятидесятых.  К старости, живя в том же Тунисе,  он написал книгу о своей жизни, и её первая глава о Черновцах, по которым он шлялся подростком, которые разглядывал, как диковинную страну. В самое драматичное, самое невероятное послевоенное время.  Он написал книгу почти перед смертью. Сколько я не искал его родственников, чтоб узнать немного больше, чтоб выслали книгу, к сожалению, найти их не удалось. Но книга где-то есть. Лежит на чьей-то полке. И её первая глава называется «В Черновицах(1944-1946)». И она занимает почти четверть книги, как ни странно. Юность любима в старости.  О ней он хотел написать. Находка моя не состоялась, хотя казалось, вот-вот. … И время как бы ускользнуло почти из пальцев.

 Со второй находкой произошло что-то похожее. Хотя всё найдено, всё зафиксировано. И даже отражено в некоторых статьях. Речь идет об одном профессоре Черновицкого университета. Который как-то в сборнике статей по геологии, выпущенным в Черновцах в 1948 году, напечатал  статью о зарождении христианстве. Как бы с точки зрения географии… Статья мирно пылилась на полках, пока через год один из коллег профессора не обнаружил Измену. Поднял принципиальный геволт, волну истерики общественности и передовых ученых и тд. В общем, это и сейчас понятно, как это делается. Статью вырезали из всех сборников. А профессор вообще  исчез из черновицкой истории.  В истории университета о нем ни одной буквы (но, к слову, немало о тех, кто его, может и нехотя, уничтожил). Полная безвестность, хотя профессор был основателем Черновицкого географического общества и человеком, который, на минуточку,  ПЕРВЫМ нашел месторождения газа в Туркмении. 

Тем не менее кое-что найти удалось.  Я писал о нём. И мне никогда не нравилось то, что я писал.   Это был очень богатый материал, на самом деле. Это был  фактурный человек. Издал сборник стихов под названием «Кальян». Где ничего о поступательном марксистском движении истории, а о том, что историей правят демоны, которые играют в кости. Что выпало на костях, то и выпало.

Или задумывал работу с названием  «География органов».  Гениальным надо было быть географом,  чтоб думать о смысле местоположения сердца, печени, почек и тд.  

Такой же оригинальной была и эта навеки канувшая статья о христианстве, где он писал, что нашел в Евангелии доказательства, что христианство было до Христа.

И вот, несмотря, на это богатство, оставляющее такое поле для домыслов, на такую оригинальность материала, цельность не удавалась. Суть не схватывалась. У меня не получилось соединить.  Разве что, пересказать. Я ходил к дому, где он жил. На Шиллера.
Представлял, как стараясь не смотреть на лозунги и политические раскраски его времен, профессор пробегал мимо развешанных флажков, как волк. Пропускал мимо ушей пафосные речи.  И  учился не замечать ничего государственного. Как обходил политических сумасшедших, так же тщательно, так же бережно, как обходят ядовитых змей.  

Я думал о его молодой жене. Как ей казалось, что её муж не подходит для того, чтобы выпасть из времени, из времени парадов и патриотов, строительства светлого будущего, из времени, где так много бодрых улыбок, оптимизма и пафосных лозунгов, что он не может выпасть….  А вместе с ним и она…  

 Но еще больше я думал о том, почему мне так не даётся, почему не получается ухватить, понять, передать..

 И прямо там, на улице Шиллера мне показалось, что эти люди были так спрятаны, так потаенны тогда. Ничего напоказ. Вся их жизнь начиналась, только когда  переступал порог квартиры.  Всё остальное, то, что за дверью,  было полноценным безумием. Хищным безумием. Они научились, что ли, заговаривать себя. Их прятало само время. И  даже через почти семьдесят лет, время по привычке их прячет. От чужих, пусть даже доброжелательных глаз. Заговор действует….
Кстати, подумал я, каждое время немного сталинское...