Вечное распятие
Нынешняя календарная близость Дня Победы и Пасхи порождает странные ассоциации. Дело в том, что никто так много не думал о Боге, не апеллировал к Богу, как люди, прошедшие мировые войны. Действительно, вместить в себе одновременное существование в мире газовых камер и Бога легко лишь людям без воображения, людям эмоционально глухим и… людям, которых так сильно успокаивают строчки (Библии ли, какие-то иные), что они могут и не заметить трупного запаха. И терпят его почти играючи, почти с гармонической улыбкой на устах.
Можно лишь представить, как горячи были миллионы молитв, которые возносились в военное время к Богу. Молитв, которые остались без ответа. Молитв, про которые некому рассказать. У нас много книг о войне, но нам трудно представить, как звучали эти молитвы, их никто не записывал, их не скидывали в Фейсбук.
Советские мемуары традиционно атеистические. И проблемы Бога, мирового и домашнего зла, естественно, не обcуждались в них, как правило. Тем более, что в банальном нашем сознании, Победа означает, что добро победило зло, и все будто в порядке.
Но для когда-то коренных буковинцев, дело не обстояло таким образом. Никакой победы добра над злом они не увидели. И метафизического успокоения не ощутили. И человеческого также. Попытка вместить Бога и войну в свою измученную страдающую голову – довольно часто стержневая идея в послевоенных мемуарах жителей западной Украины.
Кажется интересным познакомиться с религиозными мировоззрениями выкованными не в семинариях, а в концлагерях. Я так часто пишу о людях тридцатых-сороковых, и те, кто читает мои статьи, также часто читают. Поэтому намеренно сократил для черновицкого варианта статьи и имена наших земляков, чьими мемуарами воспользовался и еще много чего. Но меня до сих пор всерьез волнует тот взгляд на мир, который они вынесли из катастрофы. Так что уж извините за повторы. Один из узников фашистского концлагеря, которому в свое время угрожала смерть и от Советов(в 1940г) и от фашистов был потрясен эти обстоятельством. Этой одинаковостью. Такие разные люди, с такими разными взглядами, а желают ему одного и того же — смерти. Ни те, ни другие потенциальные его убийцы не знали его лично, никто не испытывал к нему зла. Но им всем почему-то была нужна его смерть. А между тем он был совсем безобидным человеком (сейчас бы назвали его «ботаником»). Нельзя прочесть ничего более впечатляющего, чем его письма из концлагеря. Нашему узнику начало казаться, что его убийцы — это не люди, а куклы. Дело то собственно не в политике. Не в идеологии, — сообразил он. А в каком-то дефекте бытия. Того, кто двигает этими куклолюдьми, наш страдалец в письмах из концлагеря фамильярно называл «кукольный Папа». Мне кажется, что заподозрить в людях — кукол, это не ошибка. Не помутнение разума, а, напротив, прояснение. Он угадал некую тайну. В тех письмах ощутимо чувствуется, что к людям-куклам у нашего узника было меньше претензий, чем к кукольному папе. Отсюда странное отношение к победе. Куклы не могут превратиться в людей, а значит никакой победы не случилось, уверен был этот самый узник. Куклы остаются куклами, они не знают жалости. Хотя думают о себе что-то другое. Куклолюди не убивают всего лишь потому. что не пришло время. Только поэтому. Просто не дернул за ниточки их зловещий кукольный папа.
Нам трудно понять эту непобедную психологию. Это странное видение мира. Почти невозможно. Люди-куклы — что за чушь? Но при хоть небольшом даре воображения можно представить, что именно чувствовал этот человек. Стоит лишь немного напрячься и представить, что несколько лет подряд вас пытаются убить очень разные люди, которые вас не знают.
Мне запомнились мемуары одной буковинской женщины. Война для нее начинается с любви, она влюблена и думает о ступнях, волосах, плоском животе любимого. Она вся погружена в любовный туман и лишь через несколько недель замечает, что на улицах звучит немецкая речь. И не понимает, зачем приходят эти люди, что им нужно. Зачем они занимаются глупостями. Интересно, насколько люди живут в своем что ли коконе, и как нелепо и никчемно для них выглядят страсти «большого мира». К слову, победу советского оружия, она также не могла воспринять с безраздельным энтузиазмом. Хотя, безусловно, была рада этой победе, так как она спасла жизнь ей и ее близким. Но за несколько месяцев до войны советские солдаты конфисковали у ее семьи дом и ее магазин. Кто-то может упрекнуть ее в политической слепоте. Но понять почему у нее не застыла улыбка на устах – не трудно.
После войны у этой женщины остался религиозный пунктик: мир выстроен на крови, на жертве. Все это великолепное здание человеческого бытия стоит на костях не мертвых, а убиенных. В детстве няня рассказывала ей историю о каменщике Маноло, который не может выстроить самый красивый храм, и в видениях ему приходит понимание, что в этот храм он должен замуровать самое дорогое (свою жену) и только тогда храм будет таким, как он хочет. « Не надо, не надо жертвы», — попросила тогда наша маленькая героиня свою няню. И всю дальнейшую жизнь вспоминала эту страшную легенду. Жертвы войны так и не дали ей покоя. Она хотела бы воскресить всех, кто зачем-то вмурован в стены храма новой послевоенной жизни.
Вльгельм Райх – известнейший психоаналитик, выходец из Буковины. Травматический опыт Райха тоже кардинально поменял его мировоззрение. Как психоаналитик, он полагал, что Гитлер был лишь поводом, для того чтоб явить миру ненормальность обывателя, среднего человека, изуродованную психику гражданина вроде бы цивилизованной страны. По мнению Райха, продолжается не только воскресение Христа и обещание, что он отныне с нами ( Ев. от Матфея 28 глава «Я с вами во все дни до скончания века»)… Но вся наша жалкая история после Христа, скорее, символ вечного, непрекращающегося распятия Христа, люди продолжают его распинать каждый день. Ибо война, убийство жизни, или убийство судьбы, души такое же распятие. Райх понимал Христа именно, как воплощение творческого порыва, жизненной силы. И, наоборот, любой творческий порыв, как некое проявление Божественного начала, как часть Христа. Ужасное видение это вечного распятия всего жизненного, искреннего, чистосердечного – трагическое мироощущение, от которого Райх не только не смог избавиться после войны, но чем далее, тем больше ему казалось, что дело обстоит именно так во все времена, что он не ошибся.
Судя по этим мемуарам, письмам, кажется, что верным идее гармонии бытия, постоянного Божественного присутствия, того, что всегда все хорошо, и все к лучшему — осталось подавляющее меньшинство из тех, кто прошел жернова мировой катастрофы.Оно вправду подавляющее, потому что осознание того, как мало людей сохранили в себе это чувство, – подавляет.
Война убивает души. И для многих наших земляков даже после Победы, если говорить образно, продолжалась, увы, не Пасха, победа добра над злом, жизни над смертью и т.п, справедливости и прочая, а вечная Страстная Пятница. Вечное убийство божественного и человеческого. В этих людях, в их письмах так ярко понимание, как просто все может повернуться именно так. Как зыбко все держится в этом кукольном театре. Мне этот трагизм тех людей кажется более продуктивным, нежели сентиментальная парадная радость нашего обывателя. То есть, искренне говоря, наша сентиментальная радость не стоит ломаного гроша, в сравнении с этим трагизмом.
Можно лишь представить, как горячи были миллионы молитв, которые возносились в военное время к Богу. Молитв, которые остались без ответа. Молитв, про которые некому рассказать. У нас много книг о войне, но нам трудно представить, как звучали эти молитвы, их никто не записывал, их не скидывали в Фейсбук.
Советские мемуары традиционно атеистические. И проблемы Бога, мирового и домашнего зла, естественно, не обcуждались в них, как правило. Тем более, что в банальном нашем сознании, Победа означает, что добро победило зло, и все будто в порядке.
Но для когда-то коренных буковинцев, дело не обстояло таким образом. Никакой победы добра над злом они не увидели. И метафизического успокоения не ощутили. И человеческого также. Попытка вместить Бога и войну в свою измученную страдающую голову – довольно часто стержневая идея в послевоенных мемуарах жителей западной Украины.
Кажется интересным познакомиться с религиозными мировоззрениями выкованными не в семинариях, а в концлагерях. Я так часто пишу о людях тридцатых-сороковых, и те, кто читает мои статьи, также часто читают. Поэтому намеренно сократил для черновицкого варианта статьи и имена наших земляков, чьими мемуарами воспользовался и еще много чего. Но меня до сих пор всерьез волнует тот взгляд на мир, который они вынесли из катастрофы. Так что уж извините за повторы. Один из узников фашистского концлагеря, которому в свое время угрожала смерть и от Советов(в 1940г) и от фашистов был потрясен эти обстоятельством. Этой одинаковостью. Такие разные люди, с такими разными взглядами, а желают ему одного и того же — смерти. Ни те, ни другие потенциальные его убийцы не знали его лично, никто не испытывал к нему зла. Но им всем почему-то была нужна его смерть. А между тем он был совсем безобидным человеком (сейчас бы назвали его «ботаником»). Нельзя прочесть ничего более впечатляющего, чем его письма из концлагеря. Нашему узнику начало казаться, что его убийцы — это не люди, а куклы. Дело то собственно не в политике. Не в идеологии, — сообразил он. А в каком-то дефекте бытия. Того, кто двигает этими куклолюдьми, наш страдалец в письмах из концлагеря фамильярно называл «кукольный Папа». Мне кажется, что заподозрить в людях — кукол, это не ошибка. Не помутнение разума, а, напротив, прояснение. Он угадал некую тайну. В тех письмах ощутимо чувствуется, что к людям-куклам у нашего узника было меньше претензий, чем к кукольному папе. Отсюда странное отношение к победе. Куклы не могут превратиться в людей, а значит никакой победы не случилось, уверен был этот самый узник. Куклы остаются куклами, они не знают жалости. Хотя думают о себе что-то другое. Куклолюди не убивают всего лишь потому. что не пришло время. Только поэтому. Просто не дернул за ниточки их зловещий кукольный папа.
Нам трудно понять эту непобедную психологию. Это странное видение мира. Почти невозможно. Люди-куклы — что за чушь? Но при хоть небольшом даре воображения можно представить, что именно чувствовал этот человек. Стоит лишь немного напрячься и представить, что несколько лет подряд вас пытаются убить очень разные люди, которые вас не знают.
Мне запомнились мемуары одной буковинской женщины. Война для нее начинается с любви, она влюблена и думает о ступнях, волосах, плоском животе любимого. Она вся погружена в любовный туман и лишь через несколько недель замечает, что на улицах звучит немецкая речь. И не понимает, зачем приходят эти люди, что им нужно. Зачем они занимаются глупостями. Интересно, насколько люди живут в своем что ли коконе, и как нелепо и никчемно для них выглядят страсти «большого мира». К слову, победу советского оружия, она также не могла воспринять с безраздельным энтузиазмом. Хотя, безусловно, была рада этой победе, так как она спасла жизнь ей и ее близким. Но за несколько месяцев до войны советские солдаты конфисковали у ее семьи дом и ее магазин. Кто-то может упрекнуть ее в политической слепоте. Но понять почему у нее не застыла улыбка на устах – не трудно.
После войны у этой женщины остался религиозный пунктик: мир выстроен на крови, на жертве. Все это великолепное здание человеческого бытия стоит на костях не мертвых, а убиенных. В детстве няня рассказывала ей историю о каменщике Маноло, который не может выстроить самый красивый храм, и в видениях ему приходит понимание, что в этот храм он должен замуровать самое дорогое (свою жену) и только тогда храм будет таким, как он хочет. « Не надо, не надо жертвы», — попросила тогда наша маленькая героиня свою няню. И всю дальнейшую жизнь вспоминала эту страшную легенду. Жертвы войны так и не дали ей покоя. Она хотела бы воскресить всех, кто зачем-то вмурован в стены храма новой послевоенной жизни.
Вльгельм Райх – известнейший психоаналитик, выходец из Буковины. Травматический опыт Райха тоже кардинально поменял его мировоззрение. Как психоаналитик, он полагал, что Гитлер был лишь поводом, для того чтоб явить миру ненормальность обывателя, среднего человека, изуродованную психику гражданина вроде бы цивилизованной страны. По мнению Райха, продолжается не только воскресение Христа и обещание, что он отныне с нами ( Ев. от Матфея 28 глава «Я с вами во все дни до скончания века»)… Но вся наша жалкая история после Христа, скорее, символ вечного, непрекращающегося распятия Христа, люди продолжают его распинать каждый день. Ибо война, убийство жизни, или убийство судьбы, души такое же распятие. Райх понимал Христа именно, как воплощение творческого порыва, жизненной силы. И, наоборот, любой творческий порыв, как некое проявление Божественного начала, как часть Христа. Ужасное видение это вечного распятия всего жизненного, искреннего, чистосердечного – трагическое мироощущение, от которого Райх не только не смог избавиться после войны, но чем далее, тем больше ему казалось, что дело обстоит именно так во все времена, что он не ошибся.
Судя по этим мемуарам, письмам, кажется, что верным идее гармонии бытия, постоянного Божественного присутствия, того, что всегда все хорошо, и все к лучшему — осталось подавляющее меньшинство из тех, кто прошел жернова мировой катастрофы.Оно вправду подавляющее, потому что осознание того, как мало людей сохранили в себе это чувство, – подавляет.
Война убивает души. И для многих наших земляков даже после Победы, если говорить образно, продолжалась, увы, не Пасха, победа добра над злом, жизни над смертью и т.п, справедливости и прочая, а вечная Страстная Пятница. Вечное убийство божественного и человеческого. В этих людях, в их письмах так ярко понимание, как просто все может повернуться именно так. Как зыбко все держится в этом кукольном театре. Мне этот трагизм тех людей кажется более продуктивным, нежели сентиментальная парадная радость нашего обывателя. То есть, искренне говоря, наша сентиментальная радость не стоит ломаного гроша, в сравнении с этим трагизмом.
0 коментарів